• Я богословьем овладел, над философией корпел, юриспруденцию долбил и медицину изучил, однако я при этом всём был и остался дураком.
• В магистрах, в докторах хожу и за нос десять лет вожу учеников, как буквоед, толкуя так и сяк предмет, но знанья это дать не может, и этот вывод мне сердце гложет, хотя я разумнее многих хватов, врачей, попов и адвокатов, их точно всех попутал леший.
• Я ж и пред чёртом не опешу, но и себе я знаю цену, не тешусь мыслию надменной, что светоч я людского рода и вверен мир моему уходу.
• Не нажил чести и добра и не вкусил, чем жизнь остра, и пёс с такой бы жизни взвыл!
• И к магии я обратился, чтоб дух по зову мне явился и тайну бытия открыл, чтоб я, невежда, без конца не корчил больше мудреца, а понял бы, уединясь, Вселенной внутреннюю связь, постиг всё сущее в основе и не вдавался в суесловье.
• О месяц, ты меня привык встречать среди бумаг и книг в ночных моих трудах, без сна в углу у этого окна.
• О, если б тут твой бледный лик в последний раз меня застиг, о, если бы ты с этих пор встречал меня на высях гор, где феи с эльфами в тумане играют в прятки на поляне, там, там росой у входа в грот я б смыл учёности налет!
• Но как? Назло своей хандре ещё я в этой конуре, где доступ свету заграждён цветною росписью окон, где запылённые тома навалены до потолка, где даже утром полутьма от чёрной гари ночника, где собран в кучу скарб отцов, таков твой мир, твой отчий кров!
• И для тебя ещё вопрос, откуда в сердце этот страх? Как ты всё это перенёс и в заточенье не зачах, когда насильственно, взамен живых и богом данных сил, себя средь этих мёртвых стен скелетами ты окружил?
• Встань и беги, не глядя вспять, а провожатым в этот путь творенье Нострадама взять таинственное не забудь.
• И ты прочтёшь в движенье звёзд, что может в жизни проистечь, с твоей души спадёт нарост, и ты услышишь духов речь, их знаки, сколько ни грызи, не пища для сухих умов, но, духи, если вы вблизи, ответьте мне на этот зов!
• Какой восторг и сил какой напор во мне рождает это начертанье!
• Я оживаю, глядя на узор, и вновь бужу уснувшие желанья, кто из богов придумал этот знак, какое исцеленье от унынья даёт мне сочетанье этих линий!
• Расходится томивший душу мрак, всё проясняется, как на картине, и вот мне кажется, что сам я – бог и вижу, символ мира разбирая, Вселенную от края и до края.
• Теперь понятно, что мудрец изрёк: «Мир духов рядом, дверь не на запоре, но сам ты слеп, и всё в тебе мертво, умойся в утренней заре, как в море, очнись, вот этот мир, войди в него».
• В каком порядке и согласье идёт в пространствах ход работ!
• Всё, что находится в запасе в углах Вселенной непочатых, то тысяча существ крылатых поочерёдно подаёт друг другу в золотых ушатах и вверх снуёт и вниз снуёт, вот зрелище!
• Но горе мне: лишь зрелище, с напрасным стоном, природа, вновь я в стороне перед твоим священным лоном, о, как мне руки протянуть к тебе, как пасть к тебе на грудь, прильнуть к твоим ключам бездонным!
• Я больше этот знак люблю, мне дух Земли родней, желанней, благодаря его влиянью я рвусь вперёд, как во хмелю, тогда, ручаюсь головой, готов за всех отдать я душу и твёрдо знаю, что не струшу в свой час крушенья роковой.
• Клубятся облака, Луна зашла, потух огонь светильни, дым, красный луч скользит вкруг моего чела, а с потолка, бросая в дрожь, пахнуло жутью замогильной!
• Желанный дух, ты где-то здесь снуёшь, явись, явись, как сердце ноет, с какою силою дыханье захватило, все помыслы мои с тобой слились, явись, явись, явись, пусть это жизни стоит!
• Твой лик меня страшит.
• Нет, дух, я от тебя лица не прячу, кто б ни был ты, я, Фауст, не меньше значу.
• О деятельный гений бытия, прообраз мой!
• Не ты? Так кто же? Я, образ и подобье божье, я даже с ним, с ним, низшим, несравним!
• Вот принесла нелёгкая, в разгар видений этих дивных, мой подручный, всю прелесть чар рассеет этот скучный, несносный, ограниченный школяр!
• Да, если проповедник сам актёр, как наблюдается с недавних пор.
• Где нет нутра, там не поможешь потом, цена таким усильям медный грош, лишь проповеди искренним полётом.
• Наставник в вере может быть хорош, а тот, кто мыслью беден и усидчив, кропает понапрасну пересказ заимствованных отовсюду фраз, всё дело выдержками ограничив, он, может быть, создаст авторитет среди детей и дурней недалёких, но без души и помыслов высоких живых путей от сердца к сердцу нет.
• Учитесь честно достигать успеха и привлекать благодаря уму, а побрякушки, гулкие, как эхо, подделка и не нужны никому.
• Когда всерьёз владеет что-то вами, не станете вы гнаться за словами, а рассужденья, полные прикрас, чем обороты ярче и цветистей, наводят скуку, как в осенний час вой ветра, обрывающего листья.
• Пергаменты не утоляют жажды, ключ мудрости не на страницах книг, кто к тайнам жизни рвётся мыслью каждой, в своей душе находит их родник.
• О да, конечно, до самой Луны, не трогайте далёкой старины, нам не сломить её семи печатей, а то, что духом времени зовут, есть дух профессоров и их понятий, который эти господа некстати за истинную древность выдают.
• Как представляем мы порядок древний? Как рухлядью заваленный чулан, а некоторые ещё плачевней, как кукольника старый балаган, по мненью некоторых, наши предки не люди были, а марионетки.
• Что значит знать? Вот, друг мой, в чём вопрос, на этот счёт у нас не всё в порядке.
• Немногих, проникавших в суть вещей и раскрывавших всем души скрижали, сжигали на кострах и распинали, как вам известно, с самых давних дней, но мы заговорились, спать пора, оставим спор, уже довольно поздно.
• Охота надрываться чудаку, он клада ищет жадными руками и, как находке, рад, копаясь в хламе, любому дождевому червяку.
• Он смел нарушить тишину угла, где замирал я, в лица духов глядя, на этот раз действительно хвала беднейшему из всех земных исчадий, я, верно, помешался бы один, когда б он в дверь ко мне не постучался.
• Тот призрак был велик, как исполин, а я, как карлик, перед ним терялся.
• Я, названный подобьем божества, возмнил себя и вправду богоравным, насколько в этом ослепленье явном я переоценил свои права!
• Я счёл себя явленьем неземным, пронизывающим, как бог, творенье, решил, что я светлей, чем серафим, сильней и полновластнее, чем гений, в возмездие за это дерзновенье я уничтожен словом громовым.
• Ты вправе, дух, меня бесславить, я мог тебя прийти заставить, но удержать тебя не мог, я испытал в тот миг высокий такую мощь, такую боль, ты сбросил вниз меня жестоко, в людскую тёмную юдоль.
• Как быть с внушеньями и снами, с мечтами, следовать ли им, что трудности, когда мы сами себе мешаем и вредим!
• Мы побороть не в силах скуки серой, нам голод сердца большей частью чужд, и мы считаем праздною химерой всё, что превыше повседневных нужд.
• Живейшие и лучшие мечты в нас гибнут средь житейской суеты, в лучах воображаемого блеска мы часто мыслью воспаряем вширь и падаем от тяжести привеска, от груза наших добровольных гирь.
• Мы драпируем способами всеми своё безводье, трусость, слабость, лень, нам служит ширмой состраданья бремя, и совесть, и любая дребедень.
• Тогда всё отговорки, всё предлог, чтоб произвесть в душе переполох, то это дом, то дети, то жена, то страх отравы, то боязнь поджога, но только вздор, но ложная тревога, но выдумка, но мнимая вина.
• Какой я бог, я знаю облик свой, я червь слепой, я пасынок природы, который пыль глотает пред собой и гибнет под стопою пешехода.
• Не в прахе ли проходит жизнь моя средь этих книжных полок, как в неволе, не прах ли эти сундуки старья и эта рвань, изъеденная молью, итак, я здесь всё нужное найду?
• Здесь, в сотне книг, прочту я утвержденье, что человек терпел всегда нужду, и счастье составляло исключенье?
• Ты, голый череп посреди жилья, на что ты намекаешь, зубы скаля?
• Что твой владелец, некогда, как я, искавший радости, блуждал в печали?
• Не смейтесь надо мной деленьем шкал, естествоиспытателя приборы, я, как ключи к замку, вас подбирал, но у природы крепкие затворы, то, что она желает скрыть в тени таинственного своего покрова, не выманить винтами шестерни, ни силами орудья никакого.
• Не тронутые мною черепки, алхимии отцовой пережитки, и вы, исписанные от руки и копотью покрывшиеся свитки, я б лучше расточил вас, словно мот, чем изнывать от вашего соседства.
• Наследовать, достоин только тот, кто может к жизни приложить наследство, но жалок тот, кто копит мёртвый хлам, что миг рождает, то на пользу нам.
• Но отчего мой взор к себе так властно та склянка привлекает, как магнит? В моей душе становится так ясно, как будто лунный свет в лесу разлит.
• Бутыль с заветной жидкостью густою, тянусь с благоговеньем за тобою, в тебе я чту венец исканий наш, из сонных трав настоянная гуща, смертельной силою, тебе сегодня своего творца уважь!
• Взгляну ли на тебя и легче муки, и дух ровней, тебя возьму ли в руки, волненье начинает убывать, всё шире даль, и тянет ветром свежим, и к новым дням и новым побережьям зовёт зеркальная морская гладь.
• Слетает огненная колесница, и я готов, расправив шире грудь, на ней в эфир стрелою устремиться, к неведомым мирам направить путь.
• О, эта высь, о, это просветленье, достоин ли ты, червь, так вознестись?
• Спиною к солнцу стань без сожаленья, с земным существованьем распростись, набравшись духу, выломай руками врата, которых самый вид страшит, на деле докажи, что пред богами решимость человека устоит, что он не дрогнет даже у преддверья глухой пещеры, у того жерла, где мнительная сила суеверья костры всей преисподней разожгла.
• Распорядись собой, прими решенье, хотя бы и ценой уничтоженья.
• Пожалуй-ка, наследственная чара, и ты на свет из старого футляра, я много лет тебя не вынимал, играя радугой хрустальных граней, бывало, радовала ты собранье, и каждый залпом чару осушал, на этих торжествах семейных гости стихами изъяснялись в каждом тосте.
• Ты эти дни напомнил мне, бокал, сейчас сказать я речи не успею, напиток этот действует скорее, и медленней струя его течёт, он дело рук моих, моя затея, и вот я пью его душою всею во славу дня, за солнечный восход.
• Река гудящих звуков отвела от губ моих бокал с отравой этой, наверное, уже колокола Христову пасху возвестили свету и в небе ангелы поют хорал, который встарь у гроба ночью дал начало братству Нового завета.
• Ликующие звуки торжества, зачем вы раздаётесь в этом месте? Гудите там, где набожность жива, а здесь вы не найдёте благочестья, ведь чудо веры лучшее дитя.
• Я не сумею унестись в те сферы, откуда радостная весть пришла, хотя и ныне, много лет спустя, вы мне вернули жизнь, колокола, как в памятные годы детской веры, когда вы оставляли на челе свой поцелуй в ночной тиши субботней, ваш гул звучал таинственней во мгле, молитва с уст срывалась безотчетной.
• Я убегал на луговой откос, такая грусть меня обуревала, я плакал, упиваясь счастьем слёз, и мир во мне рождался небывалый, с тех пор в душе со светлым воскресеньем связалось всё, что чисто и светло, оно мне веяньем своим весенним с собой покончить ныне не дало.
• Я возвращён земле, благодаренье за это вам, святые песнопенья!
• Растаял лёд, шумят потоки, луга зеленеют под лаской тепла, зима, размякнув на припёке, в суровые горы подальше ушла, оттуда она крупою мелкой забрасывает зеленя, но солнце всю её побелку смывает к середине дня.
• Всё хочет цвесть, росток и ветка, но на цветы весна скупа, и вместо них своей расцветкой пестрит воскресная толпа.
• Взгляни отсюда вниз с утёса на городишко у откоса, смотри, как валит вдаль народ из старых городских ворот, всем хочется вздохнуть свободней, все рвутся вон из толкотни, в день воскресения Господня Воскресли также и они.
• Они восстали из-под гнёта конур, подвалов, верстаков, ремесленных оков без счёта, нависших крыш и чердаков, и высыпали на прогулку из хмурящейся тьмы церквей, из узенького закоулка, и растеклись ручьёв живей, и бросились к речным причалам, и рыщут лодки по реке, и тяжело грести усталым гребцам в последнем челноке, по горке ходят горожане, они одеты щегольски, а в отдаленье на поляне в деревне пляшут мужики.
• Как человек, я с ними весь: я вправе быть им только здесь.
• Желаю здравья вам в ответ в теченье столь же многих лет.
• Вам следует благодарить того, кто всех учил любить.
• Давай дойдём до этой крутизны и там присядем, часто я, бывало, на той скале сидел средь тишины, весь от поста худой и отощалый, ломая руки, я мольбой горел, чтоб бог скорей избавил нас от мора, и положил поветрию предел.
• Так уповал и верил я в ту пору и для меня насмешкою звучит тех тружеников искреннее слово, от их речей охватывает стыд и за себя и за дела отцовы.
• Отец мой, нелюдим-оригинал, всю жизнь провёл в раздумьях о природе, он честно голову над ней ломал, хотя и по своей чудной методе, алхимии тех дней забытый столп, он запирался с верными в чулане и с ними там перегонял из колб соединенья всевозможной дряни.
• Там звали «Лилиею» серебро, «Львом» золото, а смесь их связью в браке, полученное на огне добро, «Царицу», мыли в холодильном баке, в нём осаждался радужный налет, людей лечили этой амальгамой, не проверяя, вылечился ль тот, кто обращался к нашему бальзаму, едва ли кто при этом выживал.
• Так мой отец своим мудрёным зельем со мной средь этих гор и по ущельям самой чумы похлеще бушевал, и каково мне слушать их хваленья, когда и я виной их умерщвленья, и сам отраву тысячам давал.
• Влажен, кто вырваться на свет надеется из лжи окружной, в том, что известно, пользы нет, одно неведомое нужно.
• Но полно вечер омрачать своей тоскою беспричинной.
• Смотри: закат свою печать накладывает на равнину, день прожит, солнце с вышины уходит прочь в другие страны, зачем мне крылья не даны с ним вровень мчаться наустанно!
• На горы в пурпуре лучей заглядывался б я в полёте и на серебряный ручей в вечерней тёмной позолоте, опасный горный перевал не останавливал бы крыльев, я море бы пересекал, движенье этих крыл усилив.
• Когда б зари вечерней свет грозил погаснуть в океане, я б налегал дружнее вслед и нагонял его сиянье.
• В соседстве с небом надо мной, с днём впереди и ночью сзади, я реял бы над водной гладью, жаль, нет лишь крыльев за спиной.
• Но всем знаком порыв врождённый куда-то ввысь, туда, в зенит, когда из синевы бездонной песнь жаворонка зазвенит, или когда вверху над бором парит орёл, или вдали осенним утренним простором к отлёту тянут журавли.
• Ты верен весь одной струне и не задет другим недугом, но две души живут во мне, и обе не в ладах друг с другом, одна, как страсть любви, пылка и жадно льнёт к земле всецело, другая вся за облака так и рванулась бы из тела.
• О, если бы не в царстве грёз, а в самом деле вихрь небесный меня куда-нибудь унёс в мир новой жизни неизвестной!
• О, если б плащ волшебный взяв, я б улетал куда угодно, мне б царских мантий и держав милей был этот плащ походный.
• Заметил, черный пёс бежит по пашне?
• Кругами, сокращая их охваты, всё ближе подбирается он к нам, и, если я не ошибаюсь, пламя за ним змеится по земле полян.
• Как он плетёт вкруг нас свои извивы, магический их смысл не так-то прост.
• Всё меньше круг, он подбегает, стой!
• Не бойся, смирно, пёс, заёмной, не тронь!
• Да, он не оборотень, дело ясно, к тому же, видно, вышколен прекрасно.
• Оставил я поля и горы, окутанные тьмой ночной, открылось внутреннему взору то лучшее, что движет мной, в душе, смирившей вожделенья, свершается переворот, она любовью к провиденью, любовью к ближнему живёт.
• Пудель, уймись и по комнате тесной не бегай, полно ворчать и обнюхивать дверь и порог, ну-ка за печку и располагайся к ночлегу, право, приятель, на эту подушку бы лёг.
• Очень любезно нас было прыжками забавить, в поле, на воле, уместна твоя беготня, здесь тебя просят излишнюю резвость оставить, угомонись и пойми: ты в гостях у меня.
• Когда в глубоком мраке ночи каморку лампа озарит, не только в комнате рабочей, и в сердце как бы свет разлит.
• Я слышу разума внушенья, я возрождаюсь и хочу припасть к источникам творенья, к живительному их ключу.
• Пудель, оставь! С вдохновеньем минуты, вдруг охватившим меня невзначай, несовместимы ворчанье и лай, более свойственно спеси надутой лаять на то, что превыше её.
• Разве и между собачьих ухваток водится этот людской недостаток? Пудель! Оставь беготню и вытье.
• Но вновь безволье, и упадок, и вялость в мыслях, и разброд, как часто этот беспорядок за просветленьем настаёт!
• Паденья эти и подъёмы как в совершенстве мне знакомы, от них есть средство искони: лекарство от душевной лени Божественное откровенье, всесильное и в наши дни.
• Всего сильнее им согреты страницы Нового завета, вот, кстати, рядом и они, я по-немецки всё писанье хочу, не пожалев старанья, уединившись взаперти, как следует перевести.
• «В начале было Слово», с первых строк загадка, так ли понял я намёк, ведь я так высоко не ставлю слова, чтоб думать, что оно всему основа, «В начале мысль была», вот перевод, он ближе этот стих передаёт, подумаю, однако, чтобы сразу не погубить работы первой фразой.
• Могла ли мысль в созданье жизнь вдохнуть? «Была в начале сила», вот в чем суть, но после небольшого колебанья я отклоняю это толкованье.
• Я был опять, как вижу, с толку сбит: «В начале было дело», стих гласит.
• Если ты хочешь жить со мною, то чтоб без воя.
• Что за возня, понял ты, пудель? Смотри у меня!
• Кроме того, не лай, не балуй, очень ты, брат, беспокойный малый.
• Одному из нас двоих придётся убраться из стен моих.
• Ну, так возьми на себя этот шаг, нечего делать, вот дверь, всех благ!
• Но что я вижу, вот так гиль, что это, сказка или быль, мой пудель напыжился, как пузырь, и всё разбухает ввысь и вширь, он может до потолка достать, нет, это не собачья стать!
• Я нечисть ввёл себе под свод, раскрыла пасть, как бегемот, огнём глазища налиты, тварь из бесовской мелкоты, совет, как пакость обуздать, «Ключ Соломона» может дать.
• Чтоб зачураться от собаки, есть заговор четвероякий!
• Саламандра, жгись, Ундина, вейся, Сильф, рассейся, Кобольд, трудись! Кто слышит впервые про эти стихии, их свойства и строй, какой заклинатель, кропатель пустой!
• Раздуй своё пламя, Саламандра! Разлейся ручьями, Ундина! Сильф, облаком взмой! Инкуб, домовой, в хозяйственном хламе, что нужно, отрой!
• Из первоматерий нет в нём ни одной, не стало ни больно, ни боязно зверю, разлёгся у двери, смеясь надо мной.
• Заклятья есть строже, поганая рожа, постой, ты выходец бездны, приятель любезный, вот что без утайки открой, вот символ святой, и в дрожь тебя кинет, так страшен он вашей всей шайке клятой, гляди-ка, от ужаса шерсть он щетинит!
• Глазами своими бесстыжими, враг, прочтёшь ли ты имя, осилишь ли знак несотворённого, неизречённого, с неба сошедшего, в лето Пилатово нашего ради спасенья распятого?
• За печку оттеснён, он вверх растёт, как слон, готовый, словно дым, по потолку расплыться.
• Ложись к ногам моим на эту половицу, я сделать всё могу ещё с тобой, несчастный, я троицей сожгу тебя триипостасной, на это сила есть, поверь, у чародея.
• Вот, значит, чем был пудель начинён, скрывала школяра в себе собака?
• Однако специальный атрибут у вас обычно явствует из кличек: мушиный царь, обманщик, враг, обидчик,
• Смотря, как каждого из вас зовут, ты кто, нельзя ли это проще передать?
• Ты говоришь, ты часть, а сам ты весь стоишь передо мною здесь?
• Так вот он в чём, твой труд почтённый, не сладив в целом со Вселенной, ты ей вредишь по мелочам?
• Итак, живительным задаткам, производящим всё кругом, объятый зависти припадком, грозишь ты злобно кулаком? Что ж ты поинтересней дела себе, сын ночи, не припас?
• Прощай, располагай собой, знакомый с тем, что ты за птица, прошу покорно в час любой, ступай, в твоём распоряженье окно, и дверь, и дымоход.
• Ты испугался пентаграммы, каким же образом тогда вошёл ты чрез порог сюда, как оплошал такой пройдоха?
• Скажи-ка ты, нечаянность какая, так, стало быть, ты у меня в плену, не мог предугадать такой удачи!
• Но почему не лезешь ты в окно?
• Ах, так законы есть у вас в аду, вот надо будет что иметь в виду на случай договора с вашей братьей.
• Ещё лишь миг, и я потом отстану: два слова только о моей судьбе.
• Но это странно, ведь я не расставлял тебе сетей, ты сам попался и опять, злодей, не дашься мне, ушедши из капкана.
• Показывай, что хочешь, но гляди, лишь скуки на меня не наведи.
• Не вовремя я сном забылся, я в дураках, пока я спал, мне в сновиденье чёрт явился и пудель от меня сбежал.
• Опять стучится кто-то, вот досада, войдите, кто там?
• В любом наряде буду я по праву тоску существованья сознавать, я слишком стар, чтоб знать одни забавы, и слишком юн, чтоб вовсе не желать, что даст мне свет, чего я сам не знаю?
• «Смиряй себя!», вот мудрость прописная, извечный, нескончаемый припев, которым с детства прожужжали уши, нравоучительною этой сушью нам всем до тошноты осточертев.
• Я утром просыпаюсь с содроганьем и чуть не плачу, зная наперёд, что день пройдёт, глухой к моим желаньям, и в исполненье их не приведёт.
• Намёк на чувство, если он заметен, недопустим и дерзок чересчур: злословье всё покроет грязью сплетен и тысячью своих карикатур.
• И ночь меня в покое не оставит, едва я на постели растянусь, меня кошмар ночным удушьем сдавит, и я в поту от ужаса проснусь.
• Бог, обитающий в груди моей, влияет только на моё сознанье, на внешний мир, на общий ход вещей не простирается его влиянье, мне тяжко от неполноты такой, я жизнь отверг и смерти жду с тоской.
• Блажен, к кому она в пылу сраженья, увенчанная лаврами, придёт, кого сразит средь вихря развлечений или в объятьях девушки найдёт.
• При виде духа кончить с жизнью счёты я был вчера на радостях не прочь.
• В придачу ко всему ты и шпион?
• О, если мне в тот миг разлада был дорог благовеста гул и с детства памятной отрадой мою решимость пошатнул.
• Я проклинаю ложь без меры и изворотливость без дна, с какою в тело, как в пещеру, у нас душа заключена, я проклинаю самомненье, которым ум наш обуян, и проклинаю мир явлений, обманчивых, как слой румян.
• И обольщенье семьянина, детей, хозяйство и жену, и наши сны, наполовину неисполнимые, кляну.
• Кляну Маммона, власть наживы, растлившей в мире всё кругом.
• Кляну святой любви, порывы и опьянение вином.
• Я шлю проклятие надежде, переполняющей сердца, но более всего и прежде кляну терпение глупца.
• Чёрт даром для меньшого брата и пальцем не пошевельнёт.
• Договоримся, чтоб потом не заносить раздора в дом.
• Но я к загробной жизни равнодушен, в тот час, как будет этот свет разрушен, с тем светом я не заведу родства, я сын земли, отрады и кручины испытываю я на ней единой.
• В тот горький час, как я её покину, мне всё равно, хоть не расти трава, и до иного света мне нет дела, как тамошние б чувства ни звались, не любопытно, где его пределы, и есть ли там, в том царстве, верх и низ.
• Что можешь ты пообещать, бедняга?
• Вам, близоруким, непонятна суть стремлений к ускользающему благу: ты пищу дашь, не сытную ничуть.
• Дашь золото, которое, как ртуть, меж пальцев растекается, зазнобу, которая, упав к тебе на грудь, уж норовит к другому ушмыгнуть.
• Дашь талью карт, с которой, как ни пробуй, игра вничью и выигрыш не в счёт.
• Дашь упоенье славой, дашь почёт, успех, недолговечней метеора, и дерево такой породы спорой, что круглый год день вянет, день цветёт.
• Пусть мига больше я не протяну, в тот самый час, когда в успокоенье прислушаюсь я к лести восхвалений, или предамся лени или сну, или себя дурачить страсти дам, пускай тогда в разгаре наслаждений мне смерть придёт!
• Едва я миг отдельный возвеличу, вскричав: «Мгновение, повремени!».
• Всё кончено, и я твоя добыча, и мне спасенья нет из западни, тогда вступает в силу наша сделка, тогда ты волен, я закабалён, тогда пусть станет часовая стрелка, по мне раздастся похоронный звон.
• Не бойся, я от слов не отступлюсь, и отчего бы стал я вероломней, ведь если в росте я остановлюсь, чьей жертвою я стану, всё равно мне.
• Тебе, педанту, значит, нужен чек и веры не внушает человек?
• Но если клятвы для тебя неважны, как можешь думать ты, что клок бумажный, пустого обязательства клочок, удержит жизни бешеный поток?
• Наоборот, средь этой быстрины ещё лишь чувство долга только свято, сознание того, что мы должны, толкает нас на жертвы и затраты, что значит перед этим власть чернил?
• Меня смешит, что слову нет кредита, а письменности призрак неприкрытый всех тиранией буквы подчинил.
• Что ж ты в итоге хочешь, рассуди, пером, резцом иль грифелем, какими чёртами, где мне нацарапать имя, на камне, на бумаге, на меди?
• Вот вздор, но будь по-твоему: бери, какие-то ходульные условья!
• Увы, тебя я не надую, я твой, тебе принадлежу, раз обещаю к платежу себя и жизнь свою пустую, которой я не дорожу.
• Чем только я кичиться мог? Великий дух миропорядка пришёл и мною пренебрёг.
• Природа для меня загадка, я на познанье ставлю крест, чуть вспомню книги, злоба ест.
• Отныне с головой нырну в страстей клокочущих горнило, со всей безудержностью пыла в пучину их, на глубину, в горячку времени стремглав, в разгар случайностей с разбегу, в живую боль, в живую негу, в вихрь огорчений и забав!
• Пусть чередуются весь век счастливый рок и рок несчастный, в неутомимости всечасной себя находит человек.
• Нет, право, ты неподражаем: о радостях и речи нет, скорей о буре, урагане, угаре страсти разговор.
• С тех пор как я остыл к познанью, я людям руки распростёр, я грудь печалям их открою и радостям, всему, всему, и всё их бремя роковое, все беды на себя возьму.
• А я осилю всё.

Весь интернет